История участвует в конкурсе «Счастье простого человека».
Об авторе: Мариам Багирова.
Сентябрь. Бабье лето, золотая осень. Но скоро, скоро, уже под конец месяца, будто подарком ко дню рождения, начнутся осенние дожди.
Северный город, где я тогда жила, по мнению местных, прозывался городом дождей. И точно: пробыв в нём всего пару недель, я перестала давать дождю определение «дождь обыкновенный». Ибо научилась различать дождь затяжной и дождь кратковременный, дождь грибной, он же солнечный, и дождь с градом, дождь обложной и дождь неожиданный, и, конечно, дождь снежный. Ну а волглая морось, что висела в воздухе и, казалось, впитывалась в кожу, — это был вообще местный эксклюзив.
Поэтому я адресовала здешним дождям — нет, не крепкие словечки, а мой зонтик. Точнее, мои зонтики.
Ломались они регулярно: выворачивал их наглый северо-западный ветер, ломая спицы. Ну а кнопки или липучки с хлястиков, призванных застёгивать мокрую расползающуюся ткань сложенного зонта, отлетали почему-то в первые же дни его эксплуатации. И каждый раз потом, подбирая новый зонтик, я долго страдала в магазинах. Хотела, чтоб аксессуар получился стильный, весёленький.
Радовало меня, когда у дальней стены в лекционной аудитории, среди расставленных сокурсниками на просушку пёстрых куполов, моему взгляду не удавалось отыскать ни один с похожим узором и расцветкой! А уж если ещё к зонту приобрести подходящий по габаритам и цвету полиэтиленовый пакетик…
Дежурный зонтовый пакет жил у меня в прихожей — на тумбочке, рядом с сумкой, наготове. Ведь погода-то в этом городе была как в тропиках: до обеда — ясно и сухо, с обеда — непременно дождь! Осталось смириться и просто считать зонт любимым аксессуаром.
Но даже самый обширный и плотный зонт зачастую не укрывал. Тогда промокали мои модные новёхонькие замшевые боты. Набирался тяжести промоченный подол длинного плаща, не менее модного. От мороси, повисшей в воздухе, пушились тщательно выпрямленные утюжком волосы.
Роман, о котором не говорят. Главный герой — простой человек. Он ответил на вызов судьбы и изменил будущее.
Частенько дождь умудрялся замочить края учебников, не влезавших в стильную кожаную сумку. От дождя мне делалось скучно. Утомляло чувствовать себя мокрой кошкой: стоишь, такая, и жалеешь, что кругом — не джунгли. Ведь там дождь хотя бы тёплый.
А ещё я постоянно боялась, что потечёт с глаз чёрная подводка. Зябли, даже на пластмассовой ручке зонта, худые длинные пальцы. Перчатки были в планах ближайших покупок. Дождь устраивал меня в единственном ракурсе — в виде потёков по стёклам, причём обязательно с внешней стороны стёкол. Стекающие по затуманенным окнам ручейки причудливы. Разглядывать их таинственную сеть. Или карту? Или вены? Больше не обращать внимания на голос лектора, убеждающего студентов в том, что теоретическая грамматика английского языка — это увлекательный предмет, стоящий того, чтобы попытаться сосредоточить на нём сонное студенческое внимание.
Несомненно, в один из таких сентябрьских дождей я и простыла. Приходилось глазеть на те же долгие, тягучие потоки дождя за окном моей комнаты. Подбадривать себя, вспоминая любимые английские фразы со значением «идёт дождь», по мере его усиления: it drizzles, it rains, it pours!
Приходилось лечиться быстро и по-простому: натереть горло водкой — заначка на самом донце банки для такого экстренного случая стояла в шифоньере, обложить калькой — листы хрустящей кальки были для хобби, для шитья, замотать всё это шалью — оренбургской, паутинно-лёгкой, дырявой и колючей, доставшейся от бабушки, хранимой как раз для таких случаев.
Лёгкая ОРВИ была не наказанием — своеобразным счастьем, возможностью вспомнить детство и заботливое лечение бабушки, уважительным способом ненадолго увильнуть с лекций.
Спустя неделю домашнего заточения пора было наружу — погода прояснилась, дождь выключился! И самочувствие улучшилось: температура больше не поднималась, горло попрошло, перестало каждые полчаса тянуть прилечь на диванчик.
Вот тут мне стало окончательно скучно. Но часов в одиннадцать утра забренчал квартирный телефон — старенький, разбитый, но ещё исправный дисковый красный аппарат. В 2001 году у нас ещё не было сотовых телефонов. Дёрнулась от звонка, поскольку знала: чтоб позвонить, Кириллу надо было провернуть финт ушами. Ведь в его квартире не было такой роскоши, как городской стационарный телефон. Приходилось поэтому ему бежать в соседний подъезд — к закадычному другану, чьим родителям за много лет дружбы порядком надоело кирюшино «А можно от вас звякнуть разок, пожалуйста?» Или Кириллу приходилось ждать выходных — тогда его Мамка и он отправлялись в гости к его Тётке — попить чая, вымыться в комфортных условиях, и ему можно было оттуда позвонить мне.
Потому-то наши первые свидания получались нечастыми. Студенческие, бедные, самые счастливые свидания! Я смотрела в окно — на ясное небо над крышами девятиэтажек напротив, пока в трубке голос не Кирюши, а какой-то незнакомой старушки, ошибившейся циферкой в номере и принявшей меня за свою соседку со второго этажа, увлечённо бубнил какой-то вызнанный ею новый рецепт ну совершенно чудной яблочной шарлотки.
Опустила аккуратно трубку на рычаги. Надела узкую чёрную короткую юбку, ворсистый песочного цвета джемпер, боты замшевые на платформе и каблуке, подвела чёрной подводкой глаза, налачила и взбила волосы, подхватила сумку-торбу, перешитую из старых синих джинсов, на которой пайетками был кропотливо вышит британский флаг.
Троллейбусом до Кирюшиной остановки было двадцать минут, потом минут пять дворами.
Когда троллейбус проезжал через Ленинградский мост, пошёл дождь. Когда троллейбус подъезжал к его остановке «21-й магазин ГОРТ», дождь перешёл в ливень. Когда двери троллейбуса открылись, я поняла, что забыла дома пакет с зонтом.
И выбежала в счастливый дождь — в мой двадцать первый, осенний, тёплый, самый лучший, самый счастливый дождь.
© Мариам Багирова, 2022
