Рождество, мать и дочь, подарки, ёлка, комната

Почти рождественская история

Вероники не было. Не появилась она ни через десять, ни через пятнадцать, ни даже через двадцать минут. Ожидание затягивалось. Это очень беспокоило.
Рождество, мать и дочь, подарки, ёлка, комната

История участвует в конкурсе «Счастье простого человека».

Автор об авторе: «Инна Часевич. Два образования: актёрское и литературное, двое детей: дочь и сын, две работы: театр и газета, две кошки. История эта случилось со мной и моей дочерью. Она тяжело болела. Огромным счастьем явился момент перелома в лечении».


Вероники не было. Не появилась она ни через десять, ни через пятнадцать, ни даже через двадцать минут. Ожидание затягивалось. Это очень беспокоило.

Мрачные мысли нагло холодили сердце и затуманивали голову. Чтобы немного размяться, а заодно и отогнать непрошеных гостей, Инга встала с кровати и подошла к окну.

Зима в этом году выпала классическая. Сквозь белые закуржавевшие ветви проглядывали алые бусины снегирей. Снег театрально искрил разноцветными бликами. Дети под непрестанные возгласы родителей, разрывавшихся между радостью прогулки и боязнью очередной болячки, с удовольствием мерили сугробы, коих нанесло до окна первого этажа.

Глядя на больничный двор, Инга размечталась: может быть, сегодня Вике всё-таки удастся покувыркаться в снегу. Площадка, веселившая их скаканием на пружинистой «улитке» летом, теперь зазывно поблёскивала свежевыбеленной снежной пеленой.

Инга достала телефон и посмотрела время. С того момента, когда Веронику увели, прошёл час! Такого ещё никогда не было. Холодок, всегда струившийся вдоль спины, когда надвигалось «что-то не то», уже начал свой разбег.

«Она дёрнулась, и всё. Меня предупреждали. Почему они отменили наркоз?! Вероника такая нервная…»

Закипели слезы, горло сжало, в висках застучало. Чтобы больше не мучиться неизвестностью, Инга подсела на кровать Карины, подружки дочери, с которой та каким-то волшебным образом оказывалась в клинике в одно и то же время уже четвёртый раз подряд.

Роман, о котором не говорят. Главный герой — простой человек. Он ответил на вызов судьбы и изменил будущее.

— Карина, подойди, пожалуйста, к двери в реанимацию, послушай, что там.

— Ага, я сейчас, быстро!

Инга ещё не успела договорить, а девочка уже вскочила и понеслась к двери в коридор. Видимо, и её терзала мысль: там случилось что-то не то. Уж кто-кто, а она точно знала, сколько времени длится процедура.

У двери Карина обернулась:

— Сама не понимаю, почему она так долго. Всегда ж быстро возвращаемся. Очередь, что ли, там? Её б тогда не звали. Короче, непонятно.

Чтобы это непонятное, а потому пугающее, наконец разъяснилось, Карина на всех парах выскочила из палаты и затопала по коридору.

Инга опустилась на Викину постель и постаралась не думать о плохом. Сначала она пыталась помолиться, вцепившись мёртвой хваткой в призрачную надежду на чудо, беспрерывно шепча на разные лады два слова: «Помоги, Господи», которые, по её мнению, могли всё исправить. Собственно, большего она не знала и до этого не слишком радостного времени даже не пыталась узнать. Крестилась и то в двадцать лет, причём сама не успела понять, отчего её вдруг так развернуло. В храм ходить до сих пор так и не приучилась. Тогда только слёзно повторять: «Помоги». Когда слова закончились, в её голове причудливым калейдоскопом завертелись картинки дочкиного детства, причём чаще всего упрямо складывалась одна — больничная.

Восемь лет назад Инга сидела за швейной машинкой, спешно пристрачивая сиреневый мех к голубой душегрее Снегурочки. Дочка по всей квартире раскатывала на новеньком трёхколёсном велосипеде, учась поворачивать за угол и объезжать стулья. Снегурила Инга уже года три. Как в декрет ушла, так и начала, благо живота почти не было видно. Тяжеловато приходилось, особенно когда вызывали на девятый этаж, а лифты существовали исключительно как украшение подъездного интерьера, но другого выхода не находилось: деньги были очень нужны. Они и так никогда не лишние, а с пьющим мужем — особенно.

Новые конкурсные истории. Прочтите их!

Вот и прыгала изо всех сил «декретная» Инга по квартирам, корпоративам и детским утренникам. Только однажды сильно внимательная мамашка ехидно поинтересовалась, не со снегурятами ли дедушкина внучка. Остальные ничего не замечали, а корпоративщики и захмелевшие папаши вовсе на лестницу за ней выскакивали: в любви объясниться, руку и сердце предложить.

Вероника родилась в конце февраля ужасно беспокойной и громко кричащей, что тут сказалось, новогодняки или гены, трудно сказать. Инга начала свою жизнь воспринимать жизнью, а не полем битвы за сон, только через пару лет. Тогда же решила вновь примерить на себя роль морозной девушки.

По такому случаю пришлось переделать платье Снегурки: приталить, украсить, обновить. До новогодней кампании оставались считаные дни, посему Инга всеми вечерами строчила на старенькой бабушкиной машинке, стараясь ни на что не отвлекаться.

Сиреневый мех был практически водружён на полагающееся ему место, как вдруг раздался крик Вероники, такой страшный и громкий, что всех тут же вынесло в коридор.

Там стояла дочь двух с половиной лет с бутылкой уксуса в руках. На подбородке расплывался белой дорожкой ожог, глаза, и без того огромные, были так широко распахнуты, что, казалось, ещё немного, и они заживут своей отдельной жизнью.

Как они неслись с леденящей душу сиреной по заснеженному городу с завёрнутой в одеяло Викой, Инга помнила плохо.

Хорошо она запомнила только палату реанимации и то, что спать ей было нельзя. У дочки в вене стоял катетер, через который постоянно что-то лилось, а Вика всё время норовила от него избавиться, даже ночью. Инга попросила принести какое-нибудь «неспящее» чтиво, и почему-то обрадовалась, когда домашние приволокли детективы. Вообще, она такое не читала: не признавала за книги, но в те дни они неплохо зашли. По крайней мере, спать ей не хотелось не только от царящего в реанимационных палатах холода, от которого не спасал даже матрац, принесённый сердобольной нянечкой, но и перипетии сюжетов Донцовой.

Через пять дней, когда Ингу с Викой переводили в детское, она истово молила, хотя эта форма общения с высшими силами тогда была ей не свойственна: «Лишь бы не встретить никого из знакомых». Палату надо было освободить скоротечно, потому медсёстры дожидаться цивильной одежды из дома не стали, а нарядили её в старый застиранный больничный халат, сапоги-бурки из арсенала санитарочкиной молодости, дочку завернули в полураспотрошённый матрасик из детской кроватки, сунули под мышку документы и отправили «в поход» в детское отделение.

Когда через неделю их отпускали домой, Инга решила, что самое страшное позади и теперь можно жить, как прежде. Её, правда, вначале смущало, как дочка стала есть: очень долго жевала, иногда совсем не глотала, а просто выплёвывала всё в тарелку. Однако врач уверила, что это последствия шока, они скоро пройдут. Надо просто подождать.

Инга несколько успокоилась, а вскорости случился у неё вполне себе служебный роман. Девушка она была давно свободная: с отцом Вики они разошлись, когда той ещё и года не исполнилось. Так что теперь тревоги, печали и ожидания переместились у Инги в любовную плоскость.

Восемь лет, попеременно счастливых и огорчительных, как впрочем, и всё в жизни, пролетели незаметно. И тут, как молния на зимнем небосклоне, совершенно случайно и абсолютно непредсказуемо принеслось известие, что Викин пищевод у́же мизинца. Хорошо ещё, как сказал врач, что это выяснилось не через месяц, когда помочь девочке было бы уже невозможно, а сейчас.

Вот тогда и стала серая больничная многоэтажка в большом чужом городе вторым Викиным домом. Как шутили врачи, а они, как водится, известные шутники: девочка-то оказалась не любителем, а профессионалом гастроскопии. Ну ещё бы, теперь у неё их больше сотни за спиной.

Когда-то Ингин коллега ездил в этот же областной центр лечить пищевод… Увы, не вылечил, но про бужи и процедуру с ними много всего рассказал. «Сидишь, как гусь арзамасский, с открытым клювом, а тебе в него стержни разного диаметра туда-сюда. Расширяют…»

Инга тогда сильно жалела коллегу, возвращающегося из клиники бледным и смертельно уставшим. Разве могла она предположить, что подобный кошмар будет ждать её собственную дочь?!

Инга приезжала в областной центр два раза в неделю: чаще не пускал сын, родившийся пять лет назад, не пускали работа и весьма скудные денежные запасы.

Больничные дни в жизни дочери накатывали с завидной периодичностью. Лечение, сложное и жутко неприятное, вначале проводили под наркозом: боялись, что нервная Вероника дёрнется — и прощай, пищевод, а вместе с ним и вся её, такая ещё короткая жизнь.

Инга вздрогнула, неожиданно вспомнив, как трудно выходила дочка из последнего наркоза. В тот раз ей переборщили с дозой, потому как она всё не спала и не спала. Дочь привезли в палату на каталке, но выглядела она ещё бледнее, чем обычно, и так напоминала умершую, что Инга чуть не разрыдалась. Но самое страшное началось, когда дочь очнулась. Вероника металась по кровати, не открывая глаз, и звала Ингу сначала жалобно и слёзно, а потом забившись в жуткой истерике. Все женщины в палате обрыдались, слыша, как девочка кричит на весь этаж: «Мама, мама, где ты?! Вы её убили, я знаю! Убили!» Инга обнимала Вику, гладила по голове, шептала: «Вот она я, твоя мама, я здесь», но дочка вырывалась и ещё больше заходилась в диком плаче: «Отойди от меня, это не мамины руки, верните мою маму!»

После того случая врачи решили перестать давать девочке наркоз. Во время последнего Викиного «десанта» в больничную многоэтажку врачи попробовали делать процедуру «наживую». Но все равно лечили прямо в реанимации, чтобы в «случае чего» хотя бы попытаться спасти ребёнка.

В этот день Веронику забрали ещё до приезда Инги, а вернуть почему-то забыли. Вообще, в праздники они не работают, но случай дочери был слишком тяжёлым, чтобы прерывать лечение, потому-то встречали врачи вполне себе домашний праздник Рождества не дома, за накрытым столом, а в реанимационной палате.

— Тётя Инга, тётя Инга!..

Голос Карины и робкое подёргивание за кофту вынесло Ингу из пелены воспоминаний.

— Там кричат. Громко очень, но что кричат, я не поняла.

«Всё! Её нет! Кричат, потому что она умерла… умирает, а они не могут помочь. Сегодня Рождество, они торопились домой… Праздновать… Сделали неловкое движение. Моя дочь умерла. Вика, Вика-а-а-а…»

Слёзы уже выплеснулись на серый больничный пол, когда в палату внеслась Вероника с плохо вытертыми от крови щеками и с порога хриплым голосом выдохнула: «У меня сороковой буж прошёл!»

Инга схватила дочь в охапку, заливая слезами и без того мокрую после лечения футболку дочери:

— Повтори, какой прошёл?

— Сороковой! — Вероника с недоумением посмотрела на мать. — Никогда бы не подумала, что ты от радости плакать будешь.

— Буду. Буду. Буду. — Инга повторяла и повторяла одно слово, словно все остальные напрочь вылетели из её головы. — Это же чудо, просто чудо! Чудо. Просто чудо. — Она на все лады тянула слово «чудо», будто хотела как можно дольше наслаждаться его звучанием. Несколько минут назад Инга даже мечтать не смела, что оно случится.

— Два дня назад у тебя даже двенадцатый буж не проходил. Они говорили, что от лечения только хуже становится, пищевод всё сужается и сужается, а они не понимают, почему. Хотели тебя в Москву отправить на операцию, помнишь, ты так плакала тогда в трубку: «Не отдавай меня туда, мамочка, я там умру!»

— Помню. — Вика помрачнела. — Они думали, я сплю, а я ещё не спала, а врачи говорили, что я операцию не переживу, а они не хотят, чтобы я здесь умирала, вот решили в Москву отправить.

— Да! Мне заведующий говорил: будете там сами искать, кто за операцию возьмётся, но я сомневаюсь, что найдёте… Смерть на столе никому не нужна… А сегодня сороковой прошёл! Господи, это значит: пищевод больше не сужается, он расправляется, значит, ты поправишься! Всё-всё будет позади: больница, страшные бужи, наркозы, уколы, всё позади! Всё!

Они обнимались, смеясь и радостно тормоша друг друга и подскочившую к ним Карину, которая теперь поверила не только в Вероникино, но и в собственное выздоровление, не зная, что их ждёт впереди.

А впереди дочь ляжет на диван и отвернётся от мира, не желая жить. Пока они с большим трудом будут побеждать Викину сильнейшую депрессию, копившуюся годами тяжёлого лечения, выяснится, что у неё давно уже «цветут» проблемы с учёбой, щедро сдобренные насмешками и издевательствами одноклассников.

А ещё через несколько лет дочь неожиданно для всех успешно окончит престижный лицей и поступит в универ, правда, порадовать завидным, да и просто обычным здоровьем, она уже никого никогда не сможет…

Да, всё это будет. Потом. А пока у Вики прошёл сороковой буж и пошёл обратный отсчёт болезни. Почти рождественская история заканчивалась чудом, которым начиналась её новая жизнь.

© Инна Часевич, 2022

Поделитесь с друзьями

Написать комментарий

Введённый вами почтовый адрес не публикуется. Заполняя форму комментирования, вы явно соглашаетесь с тем, что администратор сайта узнает и сможет хранить ваши персональные данные: имя, e-mail, IP. Ссылка на политику конфиденциальности сайта. Комментарии строго премодерируются. Рекламное содержание не допускается! Политические темы запрещены! Не отвечающие этим требованиям комментарии удаляются либо обрезаются.