Творить миры. Любить мечту

Как добраться до мечты? Как отыскать смысл жизни? Путь от увлечения до профессии: частный пример.

Подчинение смыслу. Через увлечение к счастью

Единственный способ наслаждаться жизнью, видеть в ней ясную цель, наполнять её счастьем — подчинить её внутреннему смыслу.

Смысл этот проистекает из человеческих способностей. Один станет столяром-краснодеревщиком, другой электриком, третий учителем, четвёртый астрономом, пятый ступит на литературную стезю.

Осознание способностей начинается с раннего детства.

Кто-то отлично рисует, кто-то запоминает по вывескам, указателям и книгам, как пишутся слова, и воспроизводит их без ошибок, кто-то в пять лет имитирует речь взрослых так, что становится ясно: это будущий актёр театра или кино.

Кто-то в школьном возрасте чинит сложную радиотехнику, показывает высокие результаты в плавании или теннисе, побеждает в математических олимпиадах, а кто-то запоминает наизусть после первого же прочтения целые поэмы.

Грех не применить, не раскрыть таланты, не отдать их людям. Печально, если способности, проявившиеся в детстве, увлечения, начавшиеся в детстве, были забыты, словно бы задвинуты за шкаф.

Ещё печальнее, если жизнь посвящена не любимому делу, а ненавидимой работе, которая похожа на наказание — на пребывание в аду.

Увлечение должно стать не только дорогой к профессии, но и дорогой к счастью. Именно через увлечение обнаруживаются и позднее раскрываются подлинные способности человека.

Меня сделали счастливым книги. Книги дали мне профессию.

Из увлечённого читателя я стал увлечённым писателем. Увлечение детства и профессия взрослого стали единым целым.

Придумать и сотворить. Как добраться до мечты

С детства мне хотелось творить миры. Я хотел придумывать миры и героев так же, как это делали писатели, чьи имена стояли на обложках увлекательных книжек. Иные книжки я перечитывал по три раза, по пять раз, по семь.

Обложки украшают не только картинки и названия, но и авторские имена. Это неприметная часть красоты, однако главная. С седьмого раза имя уж точно запомнишь.

С пропущенным именем ускользнёт и увлечение — то самое, что может стать стержнем твоей жизни. Ты и не подумаешь о том, как смотрелось бы на обложке твоё имя.

Пропустить увлечение значит пройти мимо собственного будущего, прозевать собственную жизнь.

По счастью, пропустить его довольно трудно. Кто по-настоящему погружён в чтение, кто живёт в книжном мире, кто переехал туда, тому подвластны глубины. Остальные поднимают брызги на поверхности. Они не увлечены и ничего не потеряют, если чтение бросят, променяют книги на телевизор.

Но всё же нельзя говорить о плавании самостоятельном. На этом пути есть помощники.

Есть воспитатели и учителя. Есть родственники. Есть библиотекари. (Привет Ирине Бирюковой!) Это хорошо, когда рядом оказываются те, кто научит обращаться с книгой правильно, кто отправит в то путешествие, которое, по выражению Н. Внукова, не кончается. В то путешествие, про которое седовласый Рэй Брэдбери, оглядываясь на детство и юность, скажет: «Я окончил библиотеку».

Сначала дети запоминают внешний вид, яркие краски, затем название, которое набрано или нарисовано крупно, а уж потом приучаются запоминать имя автора. Хороший наставник непременно приучит ребёнка-читателя запоминать имя. Верный способ приобщения к имени испытан и практикуется талантливыми библиотекарями: маленькому читателю, глядящему на обложку прочитанной книги, с тою особенною задумчивостью, которая порождается восторгом, нужно лишь сказать, что у этого писателя есть и другие чудесные книги. Нельзя не сказать! Иначе ребёнок приучится мыслить серийно — картинками с типовых обложек, разработанных маркетологами и дизайнерами для однообразных коммерческих серий. Мыслить же можно только одним способом — индивидуальным. Мыслить именами, не сериями. Отрешаться от картинок; переходить к словам и образам собственным, не заготовленным. Только таким способом, «бескартиночным», читаются, познаются книги. (Обратите внимание на то, как издавались и издаются собрания сочинений классиков. Часто на корке тома нет ничего, кроме автографа писателя. Взгляните на чеховские голубые тома издательства «Наука» 1970-1980-х годов.)

Отсюда и любимые писатели. Отсюда и будущий образ мышления. Отсюда богатое воображение и богатый язык. Отсюда и идеи, и умение оценить слово — отбросить скорлупу, взять ядро.

Читаешь тех, чьи имена красуются на обложках, гордо красуются, — и мечтаешь написать не хуже. (Да что там не хуже — лучше! Ведь время идёт, эпохи меняются, листаются. Нельзя писать так же, как писали до тебя, нужно идти дальше. Трение палки о палку, масляная лампа, керосиновая лампа, электрическая лампа накаливания, светодиодная лампа — вот прогресс. И в литературе он есть. Так ли давно появился и развился реализм?)

Кладёшь книги любимых авторов возле себя — и подражаешь. Учишься зримому образу, художественной детали, точному слову, исчерпывающей краткости, искусству диалога, мастерству точки зрения. Если видишь, что пишешь хуже любимого писателя, пробуешь ещё и ещё. И вот фраза ложится на бумагу в том виде, про который сам Чехов со стены говорит тебе: «Больше не трогай!»

Именно так увлечение разворачивается в профессию.

Ты разбираешься в науке управления словами. Текст открывается тебе с внутренней стороны. Ты прочитал столько и написал столько, что теперь понимаешь, как твои любимые писатели создавали, строили свои рассказы и романы. Ты прямо-таки видишь их черновики (даже если в натуре их не увидеть: тот же Чехов почти все черновики сжёг, осталось несколько листков), ты можешь объяснить их метод, ты знаешь, кто писал по плану, кто предпочитал озарение, а кто, как фантаст Саймак, заставлял писать… персонажей.

Из читателя-любителя, глотающего книги, ты превращаешься день за днём и год за годом в читателя-профессионала. Читающего медленно, с карандашом. Затем происходит следующая метаморфоза: ты уже писатель. И редактор. Ты научился не только писать свои рассказы и повести, но и править чужие, находить в них ошибки и недочёты — композиционные, сюжетные, стилистические.

Всё это дали тебе книги. Книга — источник открытый. Все слова в книге на виду, спрятанных знаков там нет. Книга — не шифровка.

Кресло, книги, яблоки

Я недаром написал часть предыдущей главки от второго лица — «ты». Это одновременно абстрактно изложенная биография и обращение.

Теперь я вернусь к лицу первому. От абстракции перейду к конкретике.

Первые литературные сочинения я сотворил лет в восемь. Знал ли я уже тогда, что во взрослой жизни стану писать рассказы, повести, романы? Нет, не знал. Однако представлял себе кое-что: мне хотелось научиться рассказывать увлекательные истории, мне хотелось видеть своё имя на книжных обложках, мне (вот главное) хотелось написать повести и романы, которые были бы интереснее тех, что я прочёл, а то и выдать такие сюжеты, за какие прежде не брался никто. Писателю всегда не хватает любимых писателей — тех, кто вёл бы за собою. Как правило, вдохновляющих имён очень мало; список короток. На его составление уходят годы и десятилетия. Нынче в моде составлять списки книг, списки имён, но эта забава не имеет отношения к поиску писателем своей школы, к открытию им своих учителей.

С восьми до девяти лет я писал о привидениях и разных ужасах, о таинственной силе, управляющей случаем, о жизни, сосредоточенной в подвалах и колодцах, о подземном мире. В одиннадцать-тринадцать лет я сочинял толстые романы про рыцарей — в пору книжного детства меня сильно занимал Вальтер Скотт. Параллельно я разрабатывал тему инопланетян и землян, попавших в другие миры. Фантастика открыла передо мною небывалые просторы.

Я писал о том, о чём хотел прочесть.

Пожалуй, это самый верный способ нащупать свой литературный путь, развить своё увлечение, впервые попробовать поднять его до любительского уровня, а там уж довести и до профессии. Это путь того, кто требует от самого себя оригинальности. Путь того, кто никогда не встанет у издательского конвейера и не будет пополнять макулатурой грошовые коммерческие серии.

Нет, наёмником такой автор не будет. Он будет собой.

Я отлично помню раннюю свою читательско-писательскую пору: вот мне десять или одиннадцать лет, я сижу в потёртом твёрдом кресле, а на полированном подлокотнике стоит тарелка с карамелью — дешёвой голой карамелью в сахаре. Или стоит ваза с яблоками. Я брал яблоко или карамель, я листал читаемые страницы. Я жил.

В пятнадцать-семнадцать лет я писал стихи, чему дополнительно способствовали занятия музыкой; в восемнадцать-двадцать я совершенно остыл к рифме и вернулся к чтению прозы, на которую набросился с удвоенной силой. В начале девяностых годов я читал очень много, чему способствовало запоздалое открытие цензурных ворот в поздний период горбачёвской перестройки и переиздание при Ельцине массы переводных зарубежных книг, которые во времена СССР были литературным дефицитом. К концу девяностых годов на книжный рынок в России надо было смотреть под микроскопом: тиражи изданий съёжились со ста тысяч экземпляров до пяти тысяч. В XXI веке целые частные библиотеки увозились на свалки или сдавались за бесценок в букинистические магазины.

В наше время заполучить две-три тысячи постоянных читателей — это здорово. Это много.

Значит, писать книги, рассчитывая на читателя и думая о читателе, всё-таки можно. И нужно. Нельзя писать мусор в серии, строчить ради издательской коммерции; это самоуничтожение. Книги же, которые ты сам хотел бы прочесть, писать нужно.

Так-то вот я и живу. Разумеется, хлеба такие книги мне не приносят. Хлеб я имею от редакторской работы.

Умение делать редакторскую и корректорскую работу мне тоже дали книги. Книги (наряду с занятиями музыкой) развили мою зрительную память (правописание я освоил не по неуклюжим школьным правилам с рядами исключений, а по книжным строчкам), дали мне грамотность и внимательность, научили композиции, сюжетосложению, созданию характеров, искусству точки зрения.

Увлечение дало мне несколько профессий и кормит меня вот уже десятки лет.

В этом — счастье.

Миры творят боги

Что именно делает тебя писателем? Яблоки, кресло, диафильм «Остров карамели», который тебе показывают в твои шесть лет в детской библиотеке, первая тысяча прочитанных книг, первые десять исписанных тетрадок в линейку?

Я знаю точный ответ. Делает не что-то одно, а всё вместе.

Знания, умения, опыт — понятия многоплановые и охватывающие время. Сложное профессиональное наполнение относится ко всем сферам, ко всем увлечениям и специальностям, а не к одному писательству. Потому нельзя стать литератором, прочитав какую-нибудь книжку под названием «Как писать книги» (многие считают, что можно). Нельзя таким вот образом «выучиться» на врача, космонавта, инженера. Люди ищут лёгких путей, люди недооценивают те или иные профессии, люди думают, что любимое дело должно приносить исключительно радость и удовольствие. Всё это неверно. Люди торопятся жить — и это самая большая человеческая ошибка.

Увлечение отнимает много времени, погружает в себя, заставляет жить собою — и тем самым учит труду, терпению, внимательности, психической выносливости, тренирует силу воли. Это обучение без наставника; его стимул и мотив очевидны: тебе нравится идти этим путём; тебе трудно, но ты добиваешься результата; ты ставишь задачи и ты их решаешь. Ты делаешь это не ради почётных грамот, не ради лайков в соцсети, не ради карьеры и даже не ради денег. Ты открываешь смысл своей жизни; ты знаешь, какова его ценность; ты не можешь относиться к этому формально, как люди относятся, например, к покупаемому диплому, за которым нет ни стремлений, ни знаний, ни умений, ни истинной цели, а есть лишь постмодернистские пустышки, которые можно кому-то всучить, но которые не принесут счастья.

Вот почему ценен опыт увлечения. Как правило, ростки увлечения пробиваются к свету в первые годы жизни. Маленький человек подрастает — с ним растёт и увлечение. Это незаменимый опыт. Наверстать его трудно, а купить и вовсе нельзя.

Увлечённый человек будет выделяться везде: в школе, в институте, на работе, дома, на семинаре, на конференции, в кругу единомышленников, в противостоянии оппонентам. Он будет поражать своею независимостью; он будет вдохновлять. За ним будут следовать — и ему будут завидовать.

Независимость человека от других людей — это принцип жизни. Зависимость же его от людей является принципом смерти.

Айн Рэнд

Я сумел выстроить себя из своего увлечения; сумел в себе разобраться. А мог бы свернуть на чужую тропу, просмотреть своё главное. И всё же я нахожу себя тугодумом: прежде чем дойти до литературы и там остаться, осесть, я поменял десяток профессий — от музыканта и школьного учителя до уборщика квартир и коттеджей, принадлежащих богатым семействам, и газетного корректора.

Были несколько лет в моей жизни, когда я был занят посторонним настолько, что почти не имел времени на главное — на чтение. Вот тогда-то я и почувствовал профессиональную тоску. Тоску по увлечению.

Нет худа без добра. Пробуя то и это, я накопил жизненный опыт. Это весомая добавка к опыту профессиональному. Вне жизненного опыта книг не напишешь, характеры не создашь.

Я никого не призываю копировать мой упрямый путь — путь скорее не поиска, но возвращения. Больше того, я скажу: скопировать его невозможно. Это было бы опять же попыткой отыскать, как бы позаимствовать лёгкий способ жизни. Лёгкого способа нет! Не стоит тратить время на бесконечный подбор «лёгких» профессий и способов овладеть таковыми. Надо жить, а не подменять жизнь эрзацем. Выстроить себя из своего увлечения — долгая и трудная дорога, и шаблонов на ней не предоставлено. Вдохновляющие фигуры есть, а образцов и заготовок нет. В сущности, и ориентиров нет. Карту пути надо составлять самому. Это земля белых пятен. Зато это личная земля, своя территория; чужакам туда вход закрыт.

Когда начинающий писатель говорит, что он окончит «писательские спецкурсы» или купит «продвинутую методику», он обманывает сам себя. Ни Толстой, ни Лесков, ни Флобер с Мопассаном, ни Чарльз Диккенс, выросший из очеркиста Боза, ни Чехов, выросший из Антоши Чехонте, не оканчивали никаких ускоренных курсов, не пользовались заготовленными «методиками» и не писали по рыночным сюжетным трафаретам, предлагаемым нынче специалистами вроде госпожи Уэйланд.

Кто думает, что ему помогут курсы или трафареты, тот не увлечён выбранным делом, не любит его по-настоящему, как любят своё; вдобавок он принижает это дело, объявляет его пустяковым, обесценивает профессию — и заодно принижает себя.

Говорят, к Шекспиру пришёл молодой человек и спросил:

— Я хочу стать таким же, как вы. Что мне нужно делать, чтобы стать Шекспиром?

— Я хотел стать богом, а стал только Шекспиром. Кем же будешь ты, если хочешь стать всего лишь мной?

Солоухин

В литературе, как и в другом своём деле, схема не работает, не тиражируется.

Кто придерживается схемы, тот вынужден конкурировать с тысячами и миллионами ему подобных. Уникальность же одинока, конкурентов ей нет.

Своё профессиональное кредо я сформулировал в 2005 году в коротком эссе «Выбора нет». Теперь по этому эссе школьники пишут выпускные сочинения. Оно так само сложилось; я ничего не предпринимал для этого.

В своём деле мы обязаны быть богами. Это главное, ведущее наше обязательство. Это клятва самим себе.

Миры творят боги.

© Олег Чувакин, июль 2021