История участвует в конкурсе «Счастье простого человека».
Автор об авторе: «Алла Доброхотова, закончила Ленинградский государственный университет, училась в США, получила мастера образования в Хьюстоне».
Осень 1998 года в Нью-Йорке была на редкость тёплой. Зима пришла в самом конце декабря.
Совершенно незабываемым временем оказался тот ноябрь: именно тогда мы с моим другом Фатхи доказали, что современные психологи мало знают и что дружба может гораздо больше, чем коммерческая психотерапия.
Той осенью у меня начались большие психологические проблемы, от которых частично пропала память, и нам с Фатхи удалось не только вернуть мою память не прибегая к помощи профессионалов, но также вернуть мне состояние счастливой безмятежности, то есть совершить немыслимое.
Мне совершенно необходимо поделиться этим с читателями.
С Фатхи нас связывали интимные отношения. Араб и русская, мусульманин и православная, не сильно мы друг от друга отличались. Нас объединяли любовь к книгам, дорогим духам, эксклюзивной одежде, а также нам обоим нравились изысканные способы проведения свободного времени. А ещё нашей страстью было плавание.
Что мы в Нью-Йорке делали? А мы там прятались от бесконечных проблем «наших чёртовых семей», как Фатхи часто повторял. Родственники Фатхи были неудачниками, точно так же, как и мои.
Сравнивать наши семьи, точнее, те бесконечные проблемы, которые они вносили в нашу жизнь, было нашим любимейшим занятием. Иногда его рассказы превосходили мои, иногда наоборот.
Роман, о котором не говорят. Главный герой — простой человек. Он ответил на вызов судьбы и изменил будущее.
Мы оба бросили блестящую карьеру на родине и оба надеялись на новую здесь, в Нью-Йорке, «когда придут документы». Иммиграционные документы. На самом деле мы тогда почти любой разговор начинали со слов «когда придут документы».
Ну, по поводу памяти. Та чудесная, сказочная тёплая осень всё больше и больше наполнялась яркими красками. И по мере того, как сезон становился прекраснее, я, напротив, становилась мрачнее, печальнее и всё больше худела.
Как-то раз на одном из бруклинских пляжей, сидя на кожаной куртке Фатхи стоимостью не менее четырёхсот долларов, расстеленной на песке, мы курили сигареты и любовались морем.
— Фатхи, — начала я разговор.
Мы говорили на английском, неродном для нас обоих языке, но мы говорили очень выразительно.
— А? — Он вежливо повернулся ко мне и с улыбкой посмотрел прямо в лицо.
Фатхи всегда был бесконечно вежлив. Его лицо, если описать его одним прилагательным, можно было описать так: умное.
— Что-то не так, Фатхи. Чем красивее становится всё вокруг, тем тяжелее у меня на душе. Я не знаю, что случилось, Фатхи.
— Может, сильно устала.
— Может, но вряд ли. У нас с тобой тяжёлая работа, но я работаю как лошадь с шестнадцати лет.
(Тогда мне было 28, мы с Фатхи работали официантами в одном из маленьких ресторанов в Манхэттене шесть вечеров в неделю.)
—М-м-м-м… Попробуй выудить что-нибудь милое из своей памяти.
— В том-то и дело, Фатхи, что мне кажется, что раньше, до тебя, ничего хорошего не было, а теперь у мня хроническое переутомление. Добавь к этому иммиграцию.
— Знаю. Попытайся вспомнить что-нибудь хорошее. Ты должна, ты вспомнишь. Все могут.
Я отрицательно покачала головой.
— Ну ладно тогда. Пойдём сегодня вечером на дискотеку с Набилом.
Набил был его другом, тоже из Туниса.
Мы пошли в одну из тех арабских дискотек, где полиция на входе проверяет каждого на наличие оружия. В переполненном зале почти не было женщин, а я была единственной неарабкой. Тем вечером у меня появилось странное чувство, что я понимаю базовый арабский: сладкий язык, рождённый для поэзии и только для поэзии.
Летели дни такого прекрасного ноября, и с той же скоростью, с которой они летели, я очень быстро погружалась в депрессию. Во сне видела неприятные тоскливые пейзажи и первым делом каждое утро вытаскивала пачку сигарет из-под подушки, потом выкуривала две штуки. Когда под подушкой не оказывалось сигарет, я плакала. Чувство постоянного эмоционального измождения — постоянно, повсюду, — стало нормой.
Однажды Фатхи принёс мне статью, в которой рассказывалось о том, как одна женщина забыла всё о новой машине, «Тойоте», после небольшой аварии. Она думала, что приехала в своей старой машине, «Бьюике». Она помнила всё о «Бьюике» и вообще ничего о «Тойоте». Результат сильного стресса.
— Наш мозг работает как электрическая цепочка, — объяснял мне Фатхи. — На самом деле как сложная электрическая цепочка со множеством рычагов. Частично они могут отключиться. Так включи их опять!
— Я много раз уже пыталась, Фатхи. Я помню Санкт-Петербург в начале девяностых, как закрывались фабрики и взрывались машины, тому подобные вещи.
— А университет помнишь? Твои знания впечатляют.
— Я помню, я там училась. Но это всё, что я помню.
— А своё детство помнишь?
— Почти ничего не помню, Фатхи.
— Да не может быть, красавица. Ты мне старые фотографии показывала. Всё в порядке с тобой было. Похоже, у тебя что-то с памятью.
После этого мы пошли в магазин духов и медленно, вдумчиво вдыхали там ароматы разных флакончиков, пытаясь вызвать положительные ассоциации. Затем отправились в музыкальный бутик и слушали там разные записи с той же целью. Выйдя оттуда, на рынке пробовали еду, от этого мне стало нехорошо. Потом мы говорили, говорили и говорили. Следующим пунктом нашего посещения стала публичная библиотека — в надежде, что поможет какая-нибудь старая статья.
Ничто не помогало.
Прошло две недели. Я сильно похудела, лицо приобрело сероватый оттенок.
Фатхи не худел и не терял надежду, но он не знал, что делать.
Окна квартиры, где он жил на втором этаже, выходили в маленький парк. «Буйство красок», — комментировал Фатхи цвет осенних листьев, сидя на подоконнике. Почему он мог этому радоваться, а я нет?
Однажды мы любили друг друга в комнате Фатхи с видом на парк.
Лучи солнца, проникнув через густоту листьев, окрасили воздух рядом с нами в разные цвета. Яркие пятна зелёного, жёлтого, оранжевого, красного делали комнату похожей на детский калейдоскоп.
Сильное чувство унесло нас, увлекая выше и выше, и из-под потолка я увидела нас с Фатхи на подушках.
У меня в голове зазвучала цитата из Шекспира:
Сию минуту чёрный злой баран
Бесчестит вашу белую овечку.
Разные цитаты часто приходили мне в голову. Я не знаю, почему эта зазвучала в мозгу. Фатхи был молод и хорош собой, гораздо выше меня, мускулистый. Моё тело имело самые соблазнительные изгибы. Я не знаю, почему эта цитата пришла мне на ум. Просто контраст цвета кожи, его и моей.
Фатхи уснул. Я стала думать о том, где и когда впервые прочитала «Отелло», как взяла эту книжку в библиотеке в маленькой деревне лесорубов далеко на севере в Вологодской области. Мне тогда 13 было, я там на каникулах жила у родственников.
Чтение «Отелло» продвигалось медленно, хотя мне очень нравилось. Я везде с собой носила книжку — даже на сенокос и собирать грибы. Пока остальные жевали свой обед в лесу: огурцы со своего огорода, хлеб из печки (пищей бедняков назвал бы такой обед Фатхи, скептически относившийся и к бедности, и к выращиванию еды на огороде), пока остальные жевали хлеб домашней выпечки и от своих коров творог, я читала «Отелло».
Однажды там, на севере, двоюродная сестра пригласила меня съездить с ней в соседнее село на почту получить бандероль. У нас в деревне была библиотека, но не было почты.
Забрав бандероль, мы поднялись на колокольню сельской церкви, которую, конечно, тогда превратили в краеведческий музей. Вид оттуда открывался восхитительный: голубой туман и много тёмно-зелёного цвета. Тёмно-зелёный лес со всех сторон и небо как голубой туман, почти никакого жилья вокруг, только одна дорога, ни машин, ни людей. Далеко, далеко от цивилизации мы находились, и мне это безумно нравилось. А воздух-то какой, боже мой! Чистый, мягкий, тёплый, влажный.
Спустя какое-то время мы заметили небольшую группу людей на улице. У них, привыкших бродить по лесам, была кошачья манера двигаться, чем они сильно отличались от твёрдо ступающих ленинградцев. У Фатхи тоже была кошачья манера двигаться. Где он этому научился? Тонкая лента реки выглядела очень дружелюбной, она искрилась на солнце, похожая на светло-голубое сияющее шампанское.
Немного позже в тот же день мы купались в этой реке, потом моя двоюродная сестра с подружкой загорали, а я читала «Отелло», следуя за Дездемоной в Венецию и на Кипр. Сестра с подругой были, почти как все лесные жители, невероятно спокойными людьми, совсем не похожими на мою семью в Ленинграде.
Путешествие во времени в тот сюрреалистический день переполнило меня счастьем. И неожиданно я поняла: щёлкнуло!
Я разбудила Фатхи и рассказала ему новости.
— Видишь, мы справились, — сказал он. — Странно то, что, если бы ты не приложила усилие, ты бы не смогла выудить счастливое воспоминание из своей памяти. Но это только начало. Нужно вспомнить больше таких моментов. Тебе нужно видеть своё прошлое как одну длинную вереницу счастливых событий, а не наоборот. А что потом случилось с твоей кузиной?
— Умерла в 1993-м, полуголодная, от пневмонии.
— Чёрт. Расскажи ещё о той деревне.
Я рассказала ему об экзотических северных ягодах, которые мы собирали в тех диких лесах. Ягодах, которых Фатхи никогда не видел и представить себе не мог.
Те леса были гораздо более дикими, чем те, о которых писал Джек Лондон. Потом я ему рассказала о том, как один раз мы заблудились в лесу зимой, на морозе, и на наш костёр упал с дерева снег и его потушил, прямо как в рассказе Джека Лондона, а у нас спичек больше не было, но мы не умерли, а выбрались из леса через несколько часов.
Для меня это было счастливым воспоминанием, потому что такого рода приключения являлись передышкой от урбанистической напряжённой ленинградской жизни. Затем я ему рассказала о походах с палатками к озерам, глубоком отдыхе.
Одно счастливое воспоминание сменяло другое. Мы уже поговорили о верных друзьях детства, потом об университетских друзьях с их невероятным IQ, затем я ему с восторгом рассказала об учёбе в университете, восхитительных концертах в филармонии, о том, как мы целыми днями пропадали в лабиринтах Эрмитажа с друзьями, — некоторые из них уже тогда были экспертами в области искусства.
И мы с Фатхи смеялись, хохотали. Счастливые воспоминания потекли рекой.
— Фатхи, я с ума сошла? Почему на меня такая тоска накатила?
— Я точно не знаю. Ты устала, часть твоего мозга отключилась, как та электрическая цепочка. Но я тебе серьёзно говорю, такие вещи можно победить, только сделав усилие. Нужно иметь большое желание. Такое и со мной один раз случилось. Не ходи к психологам. Всё, что они делают, — настраивают людей против родителей. Они могут целое поколение против родителей настроить. На самом деле человек должен быть счастлив, если родители его до восемнадцати дотянули и в детский дом не отправили.
Это, конечно, Фатхи так иронизировал.
— Если человек затаил злость на родителей, — продолжал он, — то пусть он покажет класс на воспитании собственных детей, но обычно этого не случается.
Говоря так, Фатхи начал немного негодовать, его жесты выдавали неравнодушие к этой теме. Такие жесты бывают у людей, выступающих в Гайд-парке в уголке спикеров.
— Мы все знаем, — продолжал Фатхи, — что гиппокамп записывает любое событие вместе с большим количеством деталей. Мы это знаем с шестого или седьмого класса школы. Однако мы забываем о том, насколько легко можно подменить любое воспоминание. К примеру, твоя бабушка готовила тебе суп, который тебе нравился. Кто-нибудь может убедить тебя, что суп был слишком простой и имел неприятный запах, и это изменит в корне память и о супе, и о бабушке. Вот что делают психологи, чтобы вытянуть из тебя больше денег.
(В тот момент я не очень в это поверила, но через несколько лет из чистого любопытства посетила психолога. И меня шокировало, насколько прав был Фатхи. Так называемый специалист захотел копаться в моём детстве своими грязными пальцами, пытаясь его изменить. Больше он ничего не умел.)
Закончив свою речь, Фатхи опять уснул.
Я встала и подняла свою голую руку в воздух. На ней были цветные пятна света: тёмно-красные, ярко-оранжевые. Однозначно, рядом с Фатхи происходили чудеса — мы были внутри калейдоскопа.
Способность контролировать воспоминания стала частью меня. С годами это превратилось в мастерство.
Вот такой подарок оставил мне Фатхи. Я знаю, что, если бы тогда я пошла на психотерапию вместо того, чтобы обратиться к Фатхи, психологи поломали бы мне жизнь.
Как бы они помогли женщине, которая по утрам до завтрака, с трясущимися руками, выкуривала две сигареты и начинала плакать каждый раз, когда кто-нибудь просил её рассказать о прошлом, потому что она ничего о нём не помнила?
Вскоре после этого я уехала из Нью-Йорка и больше ни разу не видела Фатхи. Однако потом он меня ещё раз спас.
Однажды я сильно заболела гриппом; медицинской страховки у меня не было. Я страдала от температуры и бреда, одна дома, и встать уже не могла. Когда больше никакой надежды не осталось, я увидела, как ко мне идёт Фатхи, по-кошачьи ступая на песок, с улыбкой Аладдина на лице, и в руках у него его кожаная шикарная куртка, и он её на песке расстелил, и запах его парфюма (150 долларов за маленькую бутылочку) наполнил воздух, и чувство нереального счастья проникло в каждую клеточку моего тела, и от этого я расплакалась.
И опять мы несколько часов подряд курили сигареты, наслаждаясь лёгким ветерком с моря, тишиной и покоем, и я выздоравливала, ощущая прилив сил.
Рассвет, однако, принёс страшную боль, потому что галлюцинация Фатхи исчезла с первыми лучами солнца. Но я смогла подняться с кровати, медленно, преодолевая головокружение, опираясь на стенку, добраться до моей сияющей чистотой кухни и выпить воды из хрустального стакана. Мои руки были слишком слабы, чтобы очистить апельсин, но хватило сил откусить от яблока — и я сразу же поняла, что буду жить.
У яблока был божественный вкус, и через хрусталь стакана, глядя на восходящее солнце, можно было увидеть что-нибудь сказочное — караван в пустыне у оазиса, например.
Я до сих пор думаю, что, не появись Фатхи той ночью, всё бы закончилось.
Годы прошли, и ещё годы, а я всё слышу «Фат-хи, Фат-хи» в ритме арабской музыки.
Мне пришлось уехать, и Фатхи исчез, став лишь воспоминанием — воспоминанием о тёплых цветных днях, которые проницательность близкого друга превратила в нечто особенно прекрасное.
© Алла Доброхотова, 2022
