Баян и балалайка всегда под рукой!

История участвует в конкурсе «Счастье простого человека».

Автор об авторе: «Палаткин Владимир 1947 года рождения. Инвалид по зрению с детства. В 1973 году окончил Кисловодскую профшколу массажистов по фельдшерскому курсу. Работал в детской поликлинике, сейчас на пенсии. Женат, отец двух дочерей. В настоящий момент живу в городе Тольятти. Очень люблю читать (аудиокниги, книги по Брайлю). Пишу мемуары для семейного архива».

---

В первый сентябрьский погожий денёк
Робко входил я под светлые своды…

Тут и накатило на меня счастье: наконец-то я буду учиться!

А оказался я в тот знаменательный день в саратовской школе для слепых и слабовидящих детей. И ровно через месяц мне исполнилось… нет, не семь и не восемь лет, а одиннадцать! Перезрелый первоклассник. А год был на дворе 1958-й.

Но тут есть предыстория.

Когда мне исполнилось восемь лет, меня перевезли из села Зубовка, где я жил с бабушкой, в Астрахань, к маме и отчиму. Родителям дали участок, но дома не было, и за лето мы слепили жилье из камыша с глиной.

Моей обязанностью было месить глину до пригодного состояния. (Чтобы замесить глину, надо топтаться в яме почти весь день, а то глина выйдет не клейкая.) Вечером отчим приходил с работы — начинали строительство. Жили в это время в самодельном балагане, по нынешнему сказать, в палатке.

Потом пошли дети один за другим. С утра я за няньку. Пришли родители с работы — скорей по магазинам. Совсем вечером — коромысло на плечо и на речку за водой.

Так пролетело несколько лет, пока наконец мама не отвезла меня в особенную школу, где учились такие же, как я сам, слепые и слабовидящие дети. В нашем городе, в Астрахани, такой специализированной школы не было, пришлось ехать в Саратов.

И вот я в школе! Тут все эти заботы свалились с меня, и жизнь началась совсем другая.

До того всё было увлекательно, что я увлёкся во всю прыть.

Когда мне показали брайлевскую книгу и сказали, что читать я буду по точкам пальцами, я почему-то нисколько не удивился. Благодаря бабушке я уже давно знал плоскопечатные буквы и, наверное, поэтому системе Брайля научился быстро.

Учиться я любил. Чтобы ускорить процесс, клал в карман пальто листочек с буквами и на прогулке осваивал то одной рукой, то другой. И так обогнал букварь!

Учили хорошо: саратовская школа считалась одной из лучших.

А ещё самое главное: там была МУЗЫКА.

В духовом оркестре играл я сначала на альте, а вскоре перешёл на тенор. Кто поспособнее — те в трубачи, на баритон. Остальные составляли гармонию в аккомпанементе.

В духовом мы играли «не как-нибудь, но в строгих правилах искусства»: каждый выписывал свою партию по нотной системе Брайля.

Ну а в народном оркестре — как велось от скоморохов: на слух и на память.

Вели всю эту музыку выпускники этой же школы, окончившие саратовский музтехникум. Они и были нашими УЧИТЕЛЯМИ ЖИЗНИ.

Ещё нам большая радость: школа находилась в центре города (Вольская, дом 30), до филармонии два квартала, оперный театр чуть дальше.

Мы порой собирали и сдавали бутылки, чтобы купить билеты. Билет на галёрку стоил тридцать копеек. Иной раз ходили со школой, билеты были в партер, стоили уже полтора рубля. Директор даже как-то сказал, что своим детям такие билеты брать не может. После такого похода мы писали рецензии на уроке литературы.

Так вот это всё и продолжалось. Как вдруг случилось счастье-несчастье, что и доныне со мной!

Вдруг я влюбился! В третьем классе! «А было мне тринадцать лет…»

Я её и раньше, конечно, знал, была она классом старше. Подойти, конечно — ни-ни, как можно осмелиться… Прошло некоторое время, осмелился и положил ей в парту записку: «Давай дружить!» Ответа не получил, началась любовь безответная.

В школе художественной литературы по Брайлю было маловато. Поэтому воспитатели часто читали нам вслух. Когда читали в её классе, я, конечно, там. (Ученикам из других классов слушать не возбранялось.) Усядусь где-нибудь позади, и как-то мы с ней, получается, вместе…

Она была саратовская и по выходным отбывала домой. В эти дни школа для меня теряла душу: «Грусть-тоска меня съедала». Но всё же пути наши пересекались иногда — на танцах она не отвергала моих приглашений. На кружок немецкого языка — тоже вместе. И, конечно, в школьной самодеятельности, и на концертах.

Так как у нас была хорошая самодеятельность, нас часто приглашали выступать в городских ДК и у своих шефов (трест «Водоканал»). В благодарность они нас катали по городу на лошади, что нам сильно нравилось, а потом и автобус появился.

Возили нас на природу, а однажды прокатились даже за Волгу, к месту приземления Гагарина, где на этих полях пробыли весь день. Там стоял макет ракеты, помню, кто-то даже по этой ракете карабкался наверх.

В общем, было весело. Самое приятное для меня — она тоже непременно участвовала в этих поездках.

Как-то мы поехали с концертом в деревню, где жили одни казахи. В конце концерта она ко мне подошла и впервые назвала меня по имени, спросила, не против ли я, если отменим мой номер, они плохо воспринимают классику… Ну конечно, я согласился с радостью, упрятал баян в футляр, а казахи остались без «Танца маленьких лебедей».

Однажды наши ребята попали в инфекционную больницу, а мы ходили их навещать и общались через просветы в дощатом заборе. И вот когда она подошла и я её увидел, меня как будто солнышко осияло!

Я не рассмотрел, улыбнулась ли она, может, мне было достаточно уже того, что она подошла. После таких моментов сближения меня долго не покидала сладкая мука…

Так и прошли школьные годы в безответной любви, но, несмотря ни на что, это были

     Весёлые годы,
     Счастливые дни —
     Как вешние воды
     Промчались они.

Возникали, конечно, у меня симпатии и в школе, и потом, но второй и никакой более любви не случилось.

Кто-то из великих сказал, что любовь как талант: даётся не каждому. Может, у меня именно так?

Потом я узнал, что она вышла замуж за моего одноклассника. И на этих правах, когда я был в Саратове, к ним заходил, был радушно принят, беседовали на дружеской ноге, правда, не всегда я её заставал, но поговорить о чём всегда находилось с одноклассником, тем более что мы оба музыканты.

Как сказал Конфуций, счастье — это когда тебя понимают; большое счастье — когда тебя любят; настоящее счастье — когда любишь ты.

Ещё моё пожизненное счастье — то, что я с музыкой не расстался: баян и балалайка всегда под рукой!

© Владимир Палаткин, 2022