Кусочек детства

История участвует в конкурсе «Счастье простого человека».

Автор об авторе: «Виктория Беляева, историк из Ростова-на-Дону. Верю, что свет побеждает тьму, доброта побеждает злобу, а счастье простого человека делает счастливым мир».

---

Мне семь лет, за окном мохнатыми хлопьями валит отливающий луной снег. В пузатом эмалированном тазу темно-зеленого цвета гора пышных ватрушек. Ленивый кот Тимошка развалился на уютном подоконнике рядом со мной. Чугунная батарея жарит так, что не верится в холод зимы.

Вот-вот придёт сосед Сашка, ему на днях стукнуло целых десять лет. Большой, а со мной дружит. Мы все его ждем: я, бабуля и дед. В чайнике с петушками заварены бабушкины снадобья. Это дед так называет травы, что бабуля высушила в кладовке для зимних вечеров. Мне ужасно хочется откусить румяную ватрушку. Я ведь тоже месила тесто и глядела в духовку, приговаривая: «Ну, поднимайтесь милые, скорее!» Это я у бабушки научилась. Это она утверждает, что, если с пирогами и ватрушками разговаривать, они будут вкуснее, добрее. Но я только гляжу на сдобу, не трогаю.

Она вкуснее, когда ею лакомишься вместе с кем-то. Особенно с Сашкой. Он придёт, и тогда будем бабушкин чай пить и болтать о разном. Например, о том, что Дед Мороз может все на свете и подарки у него имеются на любой вкус и цвет. Чтобы получить то, что желаешь, надо честно ему об этом в письме написать.

Сашка, конечно, скажет, что тот Дед Мороз, который к нам приходил, ненастоящий. Настоящий далеко живет, на Крайнем Севере. Ему не успеть к каждому человеку сюда, на юг. Да и растаять может. Там-то температура такая, что все льдом тут же становится.

Я с Сашкой спорить не стану, он ведь мальчишка, ему, как и деду, во всем сомневаться положено. А я просто верю, что, пока спала, меня настоящий Дед Мороз навещал. Он еще форточку закрыть забыл, а под елкой оставил куклу. Ту самую, о которой я его в письме просила.

Печатными буквами я пишу еще как! Лучше и быстрее всего почта к Морозу доходит через морозилку. Положил конверт ночью в холодильник, к утру уже в пути, а морозилка пустая.

Я сижу на широченном дубовом подоконнике, слушаю мурчащего Тимошку и жую яблоко. У нас с осени осталась целая коробка садовых яблок. Каждое в газету «Правда» обернуто. Ее дед выписывает, а я жду, когда почтальон бросит газету в почтовый ящик, чтобы вытащить поскорее.

На самом деле мне эта «Правда» не нужна. Я жду писем от мамы с папой. Каждый день жду, а приходят они только раз в две, а то и три недели. Иногда пишет мама, иногда папа. Это все потому, что родители работают на Крайнем Севере, недалеко от Деда Мороза. Письма родители пишут для меня печатными буквами, чтобы я разобрать могла.

Коробка с яблоками хранится в кладовке. Иногда я замечаю на яблоках морщинки и крапинки. Как будто яблоки тоже стареют, как бабушка и дедушка. Но вот эти постаревшие, укутанные в черно-белые листы газеты яблоки в сто раз вкуснее летних!

Дед читает журнал «Вокруг света» и смотрит новости по новенькому цветному телевизору «Березка». Иногда щелкает рубильником, проверяет, не начался ли футбол по второму каналу. Я протестую. По первому идет мультфильм «Ну, погоди!»

Бабуля тихо напевает:

— Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя… То как зверь она завоет, то заплачет, как дитя…

В руках у нее веретено. Иногда она его оставляет и возвращается к крючку и спицам.

Я отвлекаюсь от битвы за мультфильмы, забываю о заоконном чародействе января. Погружаюсь в бабушкину магию. Она лихо дирижирует пожелтевшим веретеном. Из лохматой тучи собачьей шерсти выходит длинная нить цвета топленого молока. Бабуля улыбается, глядя, как я уплетаю яблоко:

— Ешь, душенька, ешь, милая. Скоро носочки да варежки готовы будут, я такой узор мудреный надумала вывязывать, чище царского. А шерсть пуще огня горяча. Тепло станет даже в лютый мороз, как у Христа за пазухой!

Я доедаю сочную антоновку и прошу бабушку научить меня волшебству веретена. Утверждаю:

— Когда я вырасту, стану самой лучшей в мире вязальщицей, как ты.

Бабуля улыбается, касается макушки сухими губами, украдкой, чтобы не видел дед, крестит меня, кивает. Тихонько шепчет мне, поправляя тоненькую косичку:

— А ты расти, да только вырастай не до самого конца, душенька.

Бабуля кладет мне на грудь руку и продолжает:

— Вот тут спешит сердечко, извещает тик-так, тик-так, но не торопит время, отсчитывает, подсказывает. Там внутри кусочек детства живет, самый солнечный. Потерять легко, сохранить важно. Останется, сбережется эта частичка у тебя, не пропадешь, ласточка, будешь летать.

— У тебя тоже такой кусочек есть, ба?

— А то, живет, хохочет, все с ним ладится, все с ним спорится. Вчера с горки с тобой катились в санях, помнишь, милая?

— Ага, и деда нас подталкивал, а потом следом сам поехал, на ледянке Сашкиной.

— Верно, свистушечка. У меня и у деда кусочки детства и в сердце, и в карманах прячутся. Я тебе секрет один скажу, ты уж меня остальным взрослым не выдавай, душенька.

Я шепотом заверяю:

— Не выдам.

— Мы с дедушкой до конца не выросли, оттого нам так весело живется, особенно когда снег выпадет, радуга покажется, дождь по весне зачастит, сирень задышит, иволга затянет. Обещаешь на чуточку не взрослеть?

— Обещаю.

Бабуля улыбается, кивает. Затем в одну ладошку кладет березовую резную палочку, в другую — колючий клубочек. Если у меня выходит цельная упругая нитка, я хохочу от радости, бабушка смеется вместе со мной, а потом мы хором заводим:

— То по кровле обветшалой вдруг соломой зашумит, то, как путник запоздалый, к нам в окошко застучит…

За дверью раздается стук. Дед бодро басит, как будто и не читал журнал, не глядел телевизор, а только и слушал нас:

— Вот и пришел наконец путник ваш запоздалый на ватрушки-то.

Дед спешит в коридор, звенит ключами, дверь с радушным скрипом открывается. Тогда дед весело говорит:

— Ну, Сашка, заходи. Все поспело к твоему приходу — и ватрушки, и футбол, и концерт кухонный. А после петли дверные смажем, вон тоже, лиховейки расшумелись.

Несколько дней спустя я примеряю обновки: варежки и носки. Они ажурные и жаркие, как сказочная русская печь.

Дед ждет меня в коридоре, он уже в смешной шапке-ушанке. У нас целый план имеется. Снег на улице такой скрипучий, что усидеть дома невозможно. Хочется лететь на санках за сильной спиной дедули, а потом бросить их и, нарочно падая в сугробы, бежать вперед, навстречу снегирям и елкам.

Дед подмигивает:

— Что, свистушечка, ты теперь тоже рукодельница? Ну, наряжайся в обновки, идем хрустеть приключениями.

Мы шустро одеваемся, спешим по ступенькам вниз. Я еще с вечера уговорила деда отправится в укутанный искристым снегом парк.

Пока там зима, посетителей почти нет, можно спокойно сесть на любые качели, лучше всего лодочки, и кататься хоть целый день до самой темноты, пока на небе не загорятся серебристые звезды. Главное — раздобыть картонки, чтобы сидеть было не холодно. Дед раздобыл.

Я знаю, что дедуля тоже любит остроносые лодочки. Он вприпрыжку, как сосед Сашка, забирается вместе со мной внутрь качели, на скамейку, а потом встает и садится, встает и садится, чтобы раскачать шлюпку по-настоящему. Тогда я кричу:

— Быстрее, сильнее, выше, до неба!

И мы летим, как на крылатом корабле, куда-то вверх, за детством.

Пока мы мчимся на санках к парку, я иногда поглядываю на обновки.

В середине ровных рядков прячутся мои петельки-ниточки.

Я горжусь рукотворной красотой и мечтаю научиться так же вязать крючком и спицами, так же петь и озорно хохотать, как бабушка. Особенно радостно она хохочет, когда рядом дед.

За спутанными метрами шерсти спустя время, где-то в районе апреля, в нашем доме появляются вязаные круглые коврики.

— Две воздушные, две столбиком с накидом. Проще пареной репы! — учила бабуля.

Один коврик гордо дарю бабушке, другой деду. Бабуля гладит меня по русой макушке мягкой ладонью и подмигивает деду:

— Ну, старик, мастерица у нас подросла.

Дед хохочет:

— То ли еще будет, бабуленька. Вон свитер к будущей зиме для меня задумала!

В дверь настойчиво и громко тарабанит сосед Сашка. Узнаю по музыкальной чечетке пальцев. Открываю. Он забегает, не обращая на меня никакого внимания, нетерпеливо спрашивает у деда:

— Ну чего, идем бумажные кораблики на речку запускать?

Дед кивает кудрявым чубом, демонстрируя Сашке стол с подготовленным газетным флотом.

Я тихонечко прошу, затаив дыхание:

— Возьмите меня с собой. Пожалуйста.

Дед прищуривается, спрашивает у Сашки:

— Ну чего, брат, берем свистушечку в компанию?

Тот великодушно соглашается, поглядывая на меня сверху вниз:

— Да пусть идет, раз так охота с нами.

Я сияю, быстро накидываю самую красивую кофту — сиреневую с бабочками, пока бабушка кутает нам с собой в железный судочек бутерброды под добродушное ворчание деда. Он утверждает, что с голоду мы и без них не помрем. И мы отправляемся к реке, молчим, ощущая парящее вокруг нашей троицы предвкушение.

Наконец флот выпущен. Кораблики спешат навстречу уткам. Сашка хмурится — мои почти сразу же тонут. Он достает их длинной широкой корягой, расправляет, кладет на первую весеннюю траву, чтобы солнце высушило пробоины. Делится своей флотилией, объясняет:

— Видишь, мы с дедом вначале дно свечкой натираем, чтоб дольше воду не пропускали. Держи огарок, вот так делай. Потом маленький камушек внутрь клади. Да не этот… Это ж булыжник почти. Вот такой, крошечный совсем. Ага. Вот так… Видишь, какая ты молодчина. Гляди, как твой теперь бойко поплыл!

Дед нас слушает, хитро щурит ясные васильковые глаза, кивает.

Я стараюсь изо всех сил, учусь. Раз вязание смогла одолеть, то и с бумажными кораблями справлюсь. Когда ветер начинает пугать нас мурашками, а от бутербродов остаются только крошки для уток, мы отправляемся домой. Дед тащит корягу, ту самую, которой Сашка вытаскивал мои газетные бригантины. Дедуля пообещал смастерить для Сашки деревянный корабль с шелковыми парусами, мачтой и палубой. Дед сможет. Он все может.

Сашка берет меня за руку, чтобы я не отставала. Я тянусь к его уху, спрашиваю:

— А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Он серьезно отвечает:

— Твоим дедом, ну, только и собой еще. Я корабли буду делать, ну, только настоящие. А до этого целый газетный флот освою. Вон как дед, он лучше всех корабли складывает. Воском дно натирать, чтоб не мокло дно, — это все он придумал.

Я смотрю на Сашку и хочу с ним пойти однажды покататься на лодочках в парке, когда наступит зима и там снова никого не будет.

Кажется, у него в сердце тоже навсегда останется кусочек детства. Просто знаю это и сжимаю его шершавую, прохладную ладонь еще сильнее — и чувствую себя самой счастливой на свете.

© Виктория Беляева, 2022