Экспонаты руками не трогать

История участвует в конкурсе «Счастье простого человека».

Автор об авторе: «Тараканникова Мария. Художественный редактор, графический дизайнер, верстальщик. Работаю в основном с книгами. Сейчас в декрете. Писать начала в школе на спор. С января 2022 года решила поучаствовать в ряде литературных конкурсов. Итог на август: «Верлибр-2022», 1-е место; «Русский Гофман» и «Сестра таланта», дипломы.

Люблю наблюдать за людьми, думать, анализировать, собирать информацию. Итог: понимаю поведение и поступки всех участников любого конфликта, сопереживаю всем, но совершенно не знаю, что с этим делать».

---

Вообще, пожить на Студенческой была моя идея. Совершенно спонтанная; предложила — и сама испугалась: потяну ли? Но отступать некуда, маме уже понравилось. В отпуск мои родители уезжают не первый раз, с бабушкой-инвалидом я уже вместо них оставалась, ничего страшного, сдюжу. Правда, у моего полуторагодовалого сына может быть иное мнение на этот счет, но говорят, дети адаптивны и легко подстраиваются под родителей.

«Дети» и «легко» в одном предложении?!

Словом, сидеть с ребенком в четырех стенах — это какой-то дополнительный круг ада, видимо, бонусный, поэтому гуляли мы много ко всеобщему удовольствию: ребенок выплескивал энергию, я наслаждалась родными местами, а стены в квартире (и бабушка, чего уж там) радовались сладостной тишине и покою.

Две недели отпуска… Нет, я не о родителях, я о себе. Несколько лет я не бывала в любимых местах, не проведывала укромные дворы, улицы, не наслаждалась пением именно этих птиц (или их потомков, кто разберет, важно, что они были на этих деревьях тогда и сейчас с этих же крон раздаются знакомые трели).

Чувствовала себя домашним терьером, которого наконец-то выпустили за порог, и весна ударила в нос, оглушила, наполнила до краев и теперь бешеной радостью льется из всех щелей, заставляя бежать, бежать без оглядки, чтобы успеть побывать везде, проверить все знакомые тропы за какие-то короткие две недели.

Несколько отрезвляла толкаемая впереди коляска: родные места вдруг оказались труднопроходимыми из-за отсутствия пандусов, лифтов, неподходящего покрытия (привет булыжной мостовой) и слишком больших расстояний между вагонами и платформой, бордюрами и автобусами. Но это лишь новый повод убедиться, что мир не без добрых людей.

Прошло каких-то пять лет, а у меня уже чувство, будто не влезаю в свой прежний мир, как в детское платье. Отчаянно хочется, но не просто трещит по швам, а даже голова не пролезает.

По эту сторону дороги мы забрели случайно. Собственно, начиналась прогулка абсолютно в другой стороне: в планах было подняться на железнодорожный мост и махать проезжающим электричкам рукой, чтобы они гудели в ответ. Ребенку это дико понравилось в прошлый раз, так что теперь на любое упоминание поезда он машет руками и вытягивает губы трубочкой. Правда, у этой ассоциации довольно скоро выявился побочный эффект: поезда метро не гудят, а ребенок отчаянно им сигнализирует. Но с мостом все в порядке: там ездят правильные составы.

Стоит нам подняться на мост (это целая процедура, ведь по беспандусной лестнице я затаскиваю отдельно коляску, отдельно ребенка и потом сама пыхчу как паровоз), как налетает такой сильный ветер, что помахать мы успеваем лишь одной электричке, и то как-то скромненько, выглядывая из-за защищающего от падения (а теперь и ветра) щита. Видимо, то был подземный ветер, он вырвался из туннеля метро (здесь как раз открытые станции, наземные), задышал полной грудью, расправил крылья, захохотал в полную мощь.

Я решаю спускаться. Спасибо проходящему мимо мужичку, помог стащить коляску.

Из голубого неба начинает сыпаться дождь. Все крупнее капли, все сложнее проскакивать между ними.

Прячемся во дворы под пышные кроны деревьев. Студенческая остается слева, зачем-то сворачиваем направо. Понятно зачем: обидно одевать ребенка сорок минут, чтобы через десять вернуться домой. Не сахарные, не растаем. Аптечка полна детскими жаропонижающими и противовоспалительными.

Переходим дорогу, скверик, еще дорогу, ныряем в арку. Где еще спасаться от дождя, как не в доме бабушки с дедушкой? Увы, их давно нет. Есть отремонтированная квартира, где надо поливать цветы и повесить карниз. Чистая, светлая, пустая. Увы, мы никогда не будем в ней жить. Сердце разрывает мучительная обида, хожу потерянная по комнатам. Говорю себе, что пережидаю дождь, хотя давно светит солнце, сын тянет гулять, а я все еще представляю, как было бы круто здесь жить. «И будут два одною плотью…»

Приходится запретить детскую площадку — все мокрое. Ребенок негодует, но согласен взамен площадки торжественно зажать в кулаках по машинке.

Выезжаем на проспект, особенно шумный после дождя. Не так-то просто уговорить покататься в коляске полуторагодовалого шилопопа, но рев многочисленных двигателей и сирен завораживает его. Ну а я, каждый раз проходя здесь, любуюсь на разодетые манекены в витринах домов мод, оценивая, мысленно примеряя, прикидывая, куда в таком наряде пойду. Никуда я не пойду, понятное дело. Но помечтать здесь — уже традиция.

Идем мимо банка, куда водила своего совсем старенького деда снимать пенсию. Мимо театра кошек.

— Смотри, котики! — Я показываю на черные скульптуры, украшающие вход.

Сын выкручивает руль коляски-велосипеда влево, мимо театра, в арку.

Я тоже люблю арки, эти древние интриганки, соединяющие миры. Проходя под ними, становишься немного другим или попадаешь в иную вселенную: здесь ярче светит солнце, загадочнее колышутся листья, теплее ветер. Никогда не знаешь, куда попадешь, даже если проходил здесь сотню раз. Загадка. Добрая сказка. Кто ж их не любит?

Едем в сторону дома, срезаем путь через дворы, проезжаем зеленую голубятню. Когда-то меня водила туда моя одноклассница, это голубятня ее отца. Вы когда-нибудь видели гнезда голубей? А голубят? Казалось бы, теперь это помойные птицы, заселили весь город, обленились даже летать, но гнезда прячут на славу. Только в тот раз в голубятне я смогла увидеть птенцов: маленьких, еще лысых, в пуху. Быстро, мельком, чтобы не беспокоить праздным любопытством.

Проезжаем дальше, мимо детского клуба, где я занималась рисованием еще в начальной школе. Украдкой заглядываю в окно: также стоят столы, доска с образцами, картины по стенам. Вздыхаю: как давно и недавно!

Осталось перейти последнюю дорогу. Вот он, наш дом на Студенческой. Мой дом. Дом родителей. Но прежде проходим мимо другого, хорошо знакомого, буквой «П». Угловой подъезд. Пробегаю взглядом по последнему этажу, шестому. Без труда угадываю твои окна: почерневшие от времени деревянные рамы. У всех остальных новые, белоснежные — пластик.

Весна ударяет в голову задорной шальной мыслью. Я подхожу и набираю код. Неужели еще не забыла?! Домофон звенит, дверь щелкает, холод и темнота подъезда обволакивают мгновенно.

Дальше?! Я знаю, ты теперь живешь на Курской, по прописке. По крайней мере так было год назад. Моя школьная подруга, сколько же мы не виделись, сколько же я не была здесь… Лет десять, не меньше. Ого-го!

Вызываю лифт. Сын с интересом смотрит, как кабина вплывает в тень по то сторону пыльной решетки. Тусклая лампочка, чья-то размашистая роспись маркером. Поднимаемся на шестой этаж. Лифт едет вверх, а мое сердце ухает вниз. «Бом-бом», — бьется о грудную клетку. Кабина останавливается, двери медлят, как бы раздумывая, стоит ли (я и сама в сомнениях), и разъезжаются. Сразу слева железная решетчатая дверь, привычно просовываю руку, нащупываю звонок. Зачем он мне, разве стука сердца не слышно в квартире?! Что я скажу, ведь подруги там нет. Наверняка. Разве что ее отец, с которым она в ссоре. Разве что его новая семья, с которой я незнакома.

— Привет, пойдем гулять, а то мы весь дом вам разнесем. У меня мелки есть, — шепотом репетирую я и сама поражаюсь своей наивности и смелости.

Звоню. Тишина. Звонкая, гудящая, пыльная.

Наконец, ленивые шаги за дверью. Все громче, громче, ближе. Поворачивается ключ. Щелкает замок. Скрипит старая тяжелая дверь, открываясь.

Сын смотрит во все глаза. Он еще маленький. Он так смотрит на все. Наверное, хорошо быть маленьким, когда еще нет одежды, в которую бы не влез.

Двери лифта успевают закрыться прежде, чем хриплый мужской голос начинает материться: звонок поднял с удобного кресла, оторвал от покера, заставил идти, а тут никого. Понимаю, мне стыдно, простите.

Металлические тросы скрипят, опуская кабину лифта. У меня есть шесть этажей, чтобы понять, чего я испугалась. Сын притих, пытается считать мой настрой. Было опасно? Угроза? Почему мама решила вернуться? Почему так быстро?

Пятый этаж, четвертый, третий. Свет межквартирных лампочек тонкой полосой скользит по стенам лифта. Заляпанное зеркало отражает меня темным силуэтом с растрепанными волосами. На полу валяются ошметки бумажной рекламы. Кнопка второго этажа оплавлена зажигалкой, первого — стерта и равномерно покрыта серо-желтым налетом от многочисленных пальцев.

Лязгают, открываясь, двери. Мрак подъезда вновь окутывает меня, но становится легче: ничто теперь не спугнет мое счастье.

Счастье?!

Счастливое неведение.

Я боюсь узнать, что сталось с моей подругой, как она изменилась. Я знаю, мне едва ли понравятся ответы. Скучаю по ней неимоверно, но той подруги, которую я знала, больше нет. Слишком много воды утекло с тех пор. И я вновь выбираю быть счастливой воспоминанием. А почему бы и нет? Если эти две недели моего отпуска — окошко в прежнюю жизнь! Я украдкой заглядываю в него, вздыхаю от ностальгии, но размеры приближаются к форточке и мне не пролезть. Остается только смотреть, каким все стало, и изнывать от невозможности все вернуть.

Экспонаты руками не трогать.

А потом я вернусь в свое настоящее, в насущные заботы, круговерть. Вернусь в уже привычный за пять лет, но совершенно неродной город мужа, где деревья просто растут, а сердце не екает на них, повороты приводят в другие дворы, но совершенно не манят и не зовут, а птицы… Птицы противно галдят, что с них взять.

Окно в музей моей памяти закроется через две недели, так зачем терять время? Я встряхиваюсь, выкидываю прочь мрачные мысли, улыбаюсь шире и бодрее толкаю коляску.

Счастье — это миг. И раз уж меня угораздило вырасти мрачной теткой, буду сражаться с собой за этот миг, сильнее стиснув зубы.

Счастье — оно внутри. Не в улицах, дворах и старых знакомых. Они — только ностальгия. Они не могут сделать меня несчастной.

Минутами своей жизни я тку вокруг себя мир, и только мне решать, какие нити использовать.

— Ба-ба! — оживленно кричит мой мальчик, показывая на проходящего мима дога.

И я радостно подтверждаю:

— Да, собака! Большая собака! Ты умница!

Экспонаты моего музея и не хочется больше трогать, пусть пылятся. Как бы не проглядеть за ними самое интересное!

© Мария Тараканникова, 2022